Хотя те, кто в этой серии зовется бродягами, так или иначе встречались в моих текстах и раньше, «Зимовье», благодаря отсутствию в нем связи с чужими мирами, можно считать первым самостоятельным рассказом об оных бродягах. Май 2009.

Зимовье

     — Вот только снег сойдет. Месяц, полтора, не больше. И тогда…
     — На запад двину. Пройду перевал и сразу на запад, тропки знаю, дождаться бы только.
     Бродяги довольно щурились, глядя в огонь. Больше молчали, размышляли о своём. Заняться было решительно нечем — собирать пожитки было еще чересчур рано, еды хватало (охота на прошлой неделе выдалась удачной), спирт уже в горло не лез. Но не скучали — слишком они привыкли быть в одиночестве и думать свои запыленные мысли. Сидели по лавкам или на застеленном шкурами полу, сгорбившись, положив темные ладони на загривки псов. Слушали гул печи. Изредка кто-нибудь заводил старую песню — о конце зимовки, о сходящем с перевалов снеге, о теплеющем ветре, который перестанет рвать кожу и будет указывать путь в темноте, о дорогах и тропах, лесах, пустошах, небе…

     Рябой говорил, что любит зиму, несмотря на необходимость пережидать её на месте. Со своим снежно-белым проводником он часто уходил в лес — не ради охоты, не из неутоленной жажды куда-то идти — от желания полюбоваться замороженным миром. Иногда Ками выходила с ним, но видеть каждый раз одну и ту же картину, которая и так не могла бы стереться из памяти, казалось ей бессмысленным. Время от времени отправлялся побродить Оджи, но его пес нервничал, если старик уходил слишком далеко от зимовья…
     В основном бродяги вылезали из своего логова только на охоту. Быструю, эффективную охоту сработавшейся команды, охоту не ради процесса, а ради результата. Только то, что необходимо. Прибивались к их сообществу разные люди, были и те, кто подходил к вопросу добычи пропитания иначе. Проживали зиму в скуке и редких проблесках охотничьего азарта, а на следующую уже не приходили — зимовали где-то не здесь.

     Компания подбиралась постепенно, но все они раньше или позже заметили, что каждый год зимуют примерно те же люди. Привыкшие друг к другу, научившиеся понимать, притершиеся. Так свора становится стаей.
     Но — лишь на зиму. Только здесь Рябой видел, как немой гигант, прозванный Герасимом, играет со своим хвостатым спутником, таким же здоровым и лохматым; как Ками, свернувшись калачиком на медвежьей шкуре, читает замусоленную книжку в тонкой обложке; как молодой тощий Кристиан, насвистывая что-то сквозь зубы, ковыряет отверткой в старом радиоприемнике; как седой Оджи строгает мерзлое мясо в большой обеденный котел; как рыжая Лилька, сидя с ногами на табурете, прорезает ножом на столе-карте новую дорогу; слышал, как в сенях бухает заледеневшими валенками Вольф, выходивший в сортир; как на втором этаже храпит Брюква; как в соседней избе бренчит на гитаре Сом и как нестройный хор пьяных бродяг пытается ему подпевать…

     Белый притащил хозяйские лыжи, прихватив клыками за ремни, прямо к столу. Каждый раз оно бывало по-разному, но все всё поняли и без слов ввалившегося следом Рябого.
     — Внизу снег сошёл. День-два и всё.

     Они ушли на рассвете. Как сгинули. Как туман, в одночасье развеянный ветром. Избы, жарко натопленные всю зиму, вдруг стали холодными и пустыми, вечно разбросанные по двору вещи попрятались по сараям, волчья башка, надетая на вкопанный за забором кол, оказалась зарытой где-то на краю поляны.
     А они растворились в тенях, ушли все, не прощаясь, не провожая друг друга, хотя идти им было в одну сторону. Своими тропами, неслышимые и невидимые человеку ли, зверю ли, они ушли за своим ветром, за своим солнцем, за своим летом, за своей свободой.
     Никто даже не думал о возвращении, никогда не загадывая так далеко вперёд. Но мудрые псы не спешили забывать дорогу к затерянному в лесах зимовью.

20.05.09