— Я так скучал по тебе эту неделю…

Путь к месту назначения лежит через унылые заснеженные равнины, туманные, бесплотные, словно асфоделовые поля аидова царства; через полуразрушенные деревни, заселённые одноногими домиками и небритыми алкоголиками; через урбанистическое небо, пропитанное чернотой трубного дыма. Грязно-кирпичные башни фабрик, одиноко возвышающиеся посреди мутно-белого пространства, воскрешают во мне странные ностальгические ощущения, не имеющие ничего общего с утренним вдохновленным предчувствием «мороза и солнца».

ВАСХНИЛ — маленький посёлок городского типа, застроенный типовыми панельными многоэтажками и укутанный бледным ноябрьским снегом. В его облике ещё чувствуется мощь замысла советских строителей и архитекторов, увлеченных идеей о воздвижении светлого коммунистического будущего.

Перед глазами проплывают два огромных торговых центра, когда-то, несомненно, поражавших воображение своими зеркально-чёрными поверхностями и гигантскими лестницами — теперь на них чувствуется налёт заброшенности и разрухи. Сердце замирает при виде прямых широких проспектов, таких же, как в моём любимом Академгородке. Сейчас они выглядят заброшенными и опустевшими, но я, словно сквозь кривое зеркало, вижу их утопающими в зелени и цветах солнечного летнего утра.

Перед глазами вспыхнула и исчезла, словно лёгкий вздох, неуловимый, воздушный, картина то ли будущего, то ли прошлого.

Высокое белое здание, наша квартира на предпоследнем этаже, просторная, светлая. Комната, залитая лучами яркого раннего солнца, прозрачные занавески, чуть-чуть колыхнувшиеся от моих шагов. Радость и спокойствие, торжество и безмятежность.

— А эти два года?

Мы возвращаемся обратно, и серое солнце медленно растекается по пыльным окнам автобуса, так что мне кажется, будто снаружи нас обволакивает сплошная неделимая пелена дождя.

Я склоняю голову тебе на плечо и погружаюсь в полуобморочное состояние, причудливо соединяющее в сознании посторонние шорохи и воспоминания вчерашнего дня.

— Давай же, давай. Давай, моя сладкая.

…Я чувствую каждое твоё прикосновение, как если бы душа наконец обнаружила своё материальное выражение в моём несовершенном теле и оказалась где-то внизу живота.

Мне немного больно, и эта тягучая и сладострастная боль, которой отзываются мои ткани в ответ на твои резкие, настойчивые движения напоминает мне о том, что мир несовершенен и абсолютного счастья не бывает, что всякое стремление вверх должно преодолеть сопротивление инертности, в сотни тысяч раз превышающее его собственный заряд.

Вперёд — день Брамы, сотворение мира, рождение и пробуждение.
Назад — наступает ночь, вселенная засыпает, моё дыхание останавливается.
Манвантара завершается, и соседи, видимо, впадают в глубокий astonishment от моего глубокого стона.

— Поглубже…

Я переживаю космическое чувство единения не в момент непосредственного соития, а час спустя, когда смотрю на тебя из-под занавеси ванильно-оранжевых цветов орхидеи на пододеяльнике и единственными соприкасающимися частями наших тел являются пальцы рук.

Мне кажется, что от силы напряжения, которое я вкладываю в свой взгляд, непобедимая материя должна разорваться и дать выход силам слияния и поглощения, которые уничтожат годами создававшиеся надстройки и сделают нас единым существом.

Я — тонкий луч прожектора, сгусток переливающегося неуловимыми искрами электричества; я хочу миллионом сверкающих осколков вонзиться в глубокую тёмно-синюю поверхность твоих глаз, болезненным током промчаться по нервным каналам, тяжёлым водопадом прорваться сквозь преграды физического и принять в свой поток твои воспоминания, чувства, мысли, твою боль и твоё солнце.

Я хочу — стать тобой.

Но ты закрываешь глаза.

Неужели это невозможно и не должно быть так?…

— Ты не знаешь ту часть меня, которая рождается из объединения душ.
…
— Если ты не будешь принадлежать мне весь, мне не нужно ничего.
…
— Где я?
— Это мир без АТ-Поля, без формы. Это туманный мир, где ты не знаешь, что часть тебя, а что — чего-то другого. Это хрупкий мир, в котором ты бесконечен и не можешь найти сам себя.
— Я умер?
— Нет, всё объединилось. Это тот самый мир, которого ты желал.
— Но это неправильно.
— Я не думаю, что это правильно. Если ты хочешь, чтобы другие снова существовали, стены в сердцах разделят всех людей.

— Видишь, как хорошо…

О, я же существую реально только в тех мирах, где посреди сияющих горных вершин и полей серебристых эдельвейсов Чёрный Рыцарь встречает Лунную Королеву.

Я так устроена, что события физического мира никогда не вызывают у меня непосредственного отклика в высших телах. Все формы, которым моё истинное «я» не может придать направления света, съедаются и поглощаются тёмной половиной, которая злится и торжествует, которой принадлежат гордость, зависть и самолюбие.

Мечта и действительность.

Встретятся ли они когда-нибудь?

— Аааа…


Current music: Lesiёm - Glaube