Вы знаете зиму? Такую белую, такую таинственную, открывающую свои богатства под галогенным фонарём, лютой стужей стерилизующей землю, воздух и пейзажи? Кажется, будто не может быть ничего живого здесь же, летом, кажется, будто и лета не может быть в этом царстве снега и мороза.

Вы знаете лето? Такое выжженое солнцем, знойное, с пожухлыми красками и покоричневевшей зеленью, где есть место только ослепительно-белому небу и солнечным зайчикам на асфальте? Кажется, будто и не может быть холода, не бывает снега в этом царстве беспощадного солнца.

И кажется, будто их две: две природы, две погоды, и трудно взглянуть на год целиком, и обнаружить, что природа одна, единая в двух лицах.

Когда я все эти десять лет с тоской смотрел на осеннее небо, уходящая за левый берег, мне казалось, что где-то там хрустальный дворец в жёлтом городе вечного сентября, и там живёт моя муза, моя вечная небесная подружка, шлёт мне приветы, которые очень трудно выразить музыкой и писаниной. Но я пытался. А вдруг она не там была всё это время, вдруг их тоже две, и внизу, под хрустальным дворцом — проспект, названный в честь великого мыслителя пролетариата, и станция метро, названная в честь неизвестного студента. И это только я не могу совместить их в одну: ведь как может быть одновременно и то и это?

Смотрю из окна на размалёванное акварелью небо и уверенное мартовское солнце, а внизу капает с крыши на парапет балкона, и это так красиво, что я бы наверное мог вечно смотреть на эти капли. И я буду, и снова и снова я буду возвращаться в этот день, ведь я живу прошлым, и капли эти будут вечно слетать с крыши, и в них вечно будет отражаться заходящее весеннее солнце.


 

 

Окна оттаяли. Наконец-то! Можно взглянуть, что там снаружи, находясь в тепле и уюте. А снаружи что? Темнота наступает всё позже и всё раньше светло. А сейчас уже темнота, конечно. Там огоньки разные, окна горят, дальше — фонари моста над рекой, самой замёрзшей поверхности не видно, но видны светлячки левого берега — окошки, яркие фонари, витрины. Прижаться бы к стеклу, да брезгливо: холодное. Остаётся дышать, и пятно от тёплого дыхания растёт не быстро, как в морозы, оно растёт лениво-медленно, а это значит, за окном не так уж холодно, в действительности.

Два дня на работе, Наташа — дизайнер — в отпуске, Галина Николаевна болеет, жена Сергея — Ирина — до трёх, как всегда, и вот мы с Сергеем одни в светлых сумерках. Поболел неделю — и вот, нате, уже всё чуть другое, сменили код на двери в цехе, и стало светло возвращаться с работы, да и после обеда солнце просачивается сквозь щели в картоне, которым забиты окна, чтобы не падал на откалиброванные мониторы прямой свет, а солнце протискивается сквозь жалюзи на незавешанном окне, струится по стене оранжевой зеброй. Тишина и умиротворение, и предчувствие весны. Скоро, скоро, воздух наполнится таящим снегом, звуки станут необъяснимо звонкими, и, наконец, будет слышно журчание, всемирное журчание многих-многих ручейков. Отодвинешь жалюзи, выглянешь в окно — а там вид на реку, почти как из дома, только всю реку видно, потому что ближе, с грохотом проезжают грузовики, индустриальный район, Фабричная: дымят какие-то трубы, застыли портовые краны силуэтами великанов в ослепляющем оранжевом свете, силуэты труб, складов, нелепых форм зданий, чьи архитекторы в последнюю очередь — или никакую вообще — заботились об эстетике.

Туалет на работе — место примечательное. Так хорошо наверное я не знаю подробностей отделки ни одного места. Конечно, он такой, какой и должна быть уборная завода: залепленное краской окно, мерцающая неоновая лампа на пожелтевшем потолке, свисающая лохмотьями извёстка, трубы, держащиеся, кажется, на одной изоленте. Вот в таких местах и помнишь все детали, все малейшие выщерблинки, отколовшийся уголок кафельной плитки, какая-то паутинка — мелкая былинка, колышащаяся от малейших движений воздуха — и эта былинка на том же самом месте весь тот год, что я здесь работаю и бог весть сколько она была здесь до меня. В иных помещениях пройдут три ремонта, а эта паутинка останется тут нетронутой.

Как же легко забываются наши маленькие уютные друзья: когда, бывает, сидишь в одном и том же месте по часу, в очереди, или на скучной лекции, или в военкомате, или на вокзале, или ещё в каком ожидании — и до того всматриваешься в какие-то пустяки на стенах, в какие-то мелочи обихода, до того вдумываешься над судьбой болтающейся изоленты на проводе или перебираешь образы-ассоциации какого-нибудь неяркого пятна в углу у потолка — что эти мелкие артефакты становятся родственниками и друзьями на время нашего пребывания. Но вот мы ушли — и забыли их, тех, кто занимал наши думы на протяжении часа, двух, трёх. Интересно, ощущают ли они, мелкие незапланированные детали помещений, себя как индивидуальность? Помнят ли нас, разглядывают ли сидящих и стоящих перед ними в ожидании? Скучают ли по нам?

Домой идти с работы светло, да. Солнце уже село, и город привычно одевается огоньками, и небо темнеет, и приобретает оно вечный красноватый оттенок. До сих пор не понимаю, отчего так происходит: то ли от оранжево-красного цвета фонарей, то ли ещё по каким причинам стоит над городом красноватая зарница. Пока холодно, но скоро, скоро уже теплота и гомон весенних сумерек — запахи свежести и дымных костров весны. Кажется, я научился любить это время года.

позабуду поговорки обречённых матерей
скипидарные задворки у мятежных площадей
где наградой за покорность будет свежая еда
на негнущихся коленях я ползу туда

там медведя с бубенцами ждут на празднике весны
там с весёлыми бабцами пляшут чудо-молодцы
там набитые желудки, водянистые глаза
на негнущихся коленях я ползу туда

там уроды — не уроды, каждый мыслит о былом
там гуляет воевода с юбилейным, бля, рублём
там немытыми руками гладят чистые сердца…
на негнущихся коленях я ползу туда



Current music: Чёрный Лукич - Позабуду поговорки (скачать, 2,5 Mb)

Есть на свете одно время года.
Есть на свете одно чувство.
Есть на свете одна музыка.

Я хочу немножко рассказать об этом обо всём. Это была осень 1997 года. Мы с другом Mikker'ом лазили после колледжа по городу, искали какую-то кассету для него. Был холодный туман, было солнечно, по-осеннему солнечно, и влажно. Но холодно. Наверное, октябрь. Я не очень помню, нашли ли мы ему кассету. Но я помню, как я купил эту. Я купил её, потому что слышал по радио первый трек с неё, и меня шибко впечатлило. Кассета голубого цвета называлась Arrival - Пространство и время. Когда я её прослушал дома, то остальные треки мне не понравились... Но только вначале. Когда расслушал повнимтельнее — я понял, что это такая вещь, что я готов подписаться под каждым словом в композиции. Мне было 17 лет.

Это где-то в те дни я понял, что моё сердце надолго отдано этим холодным туманным дням, этой кассете и девочке по имени Таня, с которой учились в одной группе… Она была самой моей сильной и продолжительной влюблённостью, пять следующих лет я засыпал и просыпался с её именем на губах, вспоминая тот день, когда солнечным и туманным сентябрьским утром увидел её. Повторяя слова из песен по дороге домой, где-то тогда я впервые соприкоснулся с созданием музыки, и понял, что я хочу, и даже могу её делать. С тех пор я полюбил русское техно, и стал слушать, плюс к Arrival'у ещё и старенькую Технологию. Это было семь лет назад.



Много раз ещё я встречал осень, много разных моментов в жизни заставляли трепетать моё сердце, много раз я менялся кардинально — от чёрного рыцаря до беспечного северного эльфа. Но единственная песня из альбома до сих пор, все эти годы была и остаётся самой моей любимой композицией на свете. Я слышал много музыки и песен, но, если меня спросят про лучшую, я, не задумываясь, назову ту, которая в current music.
Эта песня — и есть я. Осеннее солнце, слепой дождик, мокрая радуга. Одна музыка, одно чувство, одно время года…

я знаю, что будет дождь
я слышу пение птиц
я чувствую в пальцах дрожь
когда наклоняюсь вниз

инструкция в правом кармане
конструкция номер пять
я медленно понимаю
что я не умею ждать

я делаю шаг вперёд
я падаю в никуда
глаза разрывает дождь
я помню обрывки сна

я знаю, придёт рассвет
согреет теплом своим
растают капли дождя
мир станет опять другим…

Current music: Arrival - Я знаю, что…

Всё белое.

Ты сидишь за столом, уткнувшись правой щекой в скатерть. Всё белое, давай добавим немного ярко-фиолетового, почти сиреневого. Запах сирени? Нет. Запах яблок, яблочный запах, яблочный вкус на губах. Всё белое.

Августовский ветер слегка колышит уголок чистой скатерти. Почти чистой. Пустой стакан, в котором был сок, сохранил только запах – и оставил маленький мокрый кружочек на поверхности стола. Звук "сссс", да, именно такой, далекий и ненавязчивый, но именно тот звук. Пожалуй, добавим ещё жёлтый оттенок, совсем немного, а белый пусть доминирует. Ведь сегодня Яблочный День.

Ты растешь назад. Ты долго ждал меня; но поверь, я ждал этого момента дольше. Теперь мы здесь. Где-то вдалеке, за белизной, холст неба смыкается с землёй; там огромный луг с короткой травой, там белые дома и безлюдные узкие дорожки, там есть другие цвета: зелёный, голубой... Я отдаю тебе всё.

...Я отдаю тебе всё. Всё, что принадлежит тебе; не держу больше. Ты грустил – я горевал, ты плакал – я убивался, ты звал меня, но я был лишь размытым пятном, иллюзорной абстракцией, я тянул к тебе руки – но ты, не веря, отворачивался.

Так верь в меня, потому что я верю в тебя, мой ребенок. Ты растёшь назад, становишься всё младше. Пальцы правой руки прикоснулись к донышку стакана, фиолетовая пчела присела на краешек и попраивла усики; твоя левая рука соскользнула со стола и упала на колено. Ты отбросил всё чужое, и готов остаться с тем, что действительно твоё. Я слышу, как бьётся твоё сердце, всё медленнее, но настойчивее. Остановилось; ты пересёк границу.

Когда-то ты был скован страхом, но ты победил его, помнишь? Как Люк Скайвокер, волшебным мечом с виртуальным лезвием. Ты победитель перед собой, а уж передо мной тем более; этот мир что-нибудь да значит, да? Видишь, как много он значит? Подвиг второй: и ты уже видишь свои настоящие руки. Значит, ты приближаешься ко мне, сын: ты готов сказать что-то миру, а мир готов тебя приютить.

Слово смерть для тебя всегда равнялось слову жизнь; и вместе они равнялись всему, что у тебя есть: белым зданиям, ровным дорожкам, свистящему звуку, белой скатерти и блюдцу с яблоками. А это значит, что смерть – просто выдумка того, кого ты победил, и чьё имя никогда больше не прозвучит в твоём доме. Есть только жизнь.

Оживи теперь и восстань!

Пчелка вспорхнула с ободка стакана и тишина дрогнула. Серце забилось, отсчитывая Сердечные Секунды, единственное, чем меряется эта жизнь: то становясь быстрее, то, в самые ясные минуты, замедляясь до тишины. Ты поднимаешь голову, и в первый раз смотришь на меня этими глазами. Может быть, скоро ты научишься улыбаться. Да, это мы; в самом деле мы, сынок. Ты хорошо видишь в ярком свете.

Всё – ярко-белое с сиреневым и немного желтоватое.

Ты радуешься – я ликую, ты улыбаешься – я торжествую, ты делаешь шаг – мы побеждаем.

Позови меня, когда отдохнёшь и наберёшься сил: займёмся архитектурой; а пока – возьми лист бумаги и медленно обведи контур ладони фломастером. Я сделаю то же, а это значит, что мы пожимаем друг другу руки.

Как у вас говорят, когда уходят? Да, я неторопливо сваливаю, и только белый свет и тихий свистящий звук – моё имя – напоминает о том, что, как и прежде, мы снова вместе, моё возлюбленное чадо и мой верный друг.

Лёгкий аромат яблок.

Всё белое.

Current music: Dolphin - Утро

Твоя жизнь, кажется, начинает категорически катиться в сторону нарастающего совершенства. Нет, не так: Совершенства. Взгляни: даже проигрыватель себе нашел отличный, который во всем устраивает: Foobar. И новая работа, на которую ты так неторопясь идешь этим прохладным и ветренным утром, задрав голову, как дурак, пялясь на несущиеся по шелковому парусу небесной глади облака. Запинаешься. Не забывая подумать при этом — пусть мельком, но все же — что и твоя милая тоже ходит обо что-то запинаясь.

Конечно, у тебя камень на бабулю — не следовало ей говорить таких слов твоей половинке.
Конечно, ты наладил отношения с мамой -- ведь она приняла твою половинку именно так, как ты в тайне надеялся — радушно.
И уж конечно стал питать симпатию к отцу… В конце концов, он ведь тоже журналист, да и Лев не такой уж беспомощный знак зодиака.

Вот и автобус подошел быстро -- ну что еще нужно для счастья вечно сонному компьютерщику, в koi866 веки не опаздывающему на работу?

 

У Зайчика был лучший друг — Медвежонок. И вот Зайчик загрустил, потому что не знал, как ему лучше называть своего друга — в лесу ведь много медвежат, и когда он говорил о своем друге, непонятно было, о каком именно медвежонке шла речь. Если назвать его Косолапым — так все медвежата косолапые, если назвать его Медвежоноккоторыйлюбитмалину — так все медвежата малину любят. И тогда Зайчик придумал длинное но подходящее имя своему другу — Медвежоноккоторыйдругзайчика. И обрадовавшись своей придумке, Зайчик поспешил к Медвежонку, чтобы рассказать ему новость. А Медвежонок грустный такой сидит, поворачивает голову, обрадовался и говорит: «Здравствуй, Зайчиккоторыйдругмедвежонка!»


Состояние: Весьма радостное