Здесь цитаты, довольно длинные, которые оказались созвучны моему опыту и моим тревогам. Лаувенг много говорит об уважении, о необходимости за диагнозом видеть человека и помнить, что у всего есть причина, и часто она не в человеке, а в системе. Многое влияет на то, как ведет себя человек: лекарства, особая среда, определенный образ жизни. Быть больным тоже привыкаешь, с этого тяжело переключиться (не обязательно клинически, просто привычка чувствовать себя жертвой или, скажем, привычка постоянно себя изматывать — любой паттерн поведения, по сути). Все это мешает коммуникации, особенно если человек не может или не умеет описать то, что с ним происходит. Я хорошо помню свое детское отчаяние, когда у меня просто не было навыка и слов, чтобы понять, что со мной творится и рассказать про это другим. Автор описывает свой опыт шизофрении и последующего возвращения в социум, но мне легко перенести ее слова на свою жизнь или жизнь тех, кого я знаю. (Абзацы связаны между собой условно, моей логикой. Каждый новый абзац обозначает опущенный фрагмент изначального текста.)


Что ты за человек? И в каком контексте ты — это ты? Ибо люди редко бывают сами по себе. Человек проявляется как человек в той или иной системе, но под влиянием системы человек может меняться. Для того чтобы понять человека, мы должны видеть как единичное явление, так и общее целое. Наверное, даже так мы никогда всего не поймем, но, возможно, поймем все-таки больше, чем поняли бы, исходя из диагноза. Ибо диагноз может только описывать. Для того чтобы прийти к пониманию, мы должны видеть человека.

Симптом - это своего рода язык, который иногда может помочь безъязыкому.

Большинство находящихся в лечебном заведении пациентов частично лишаются своего привычного языка и заменяют его своего рода воровской феней, приспособленной к социальным кодам, действующим в данном заведении. Этот язык оказывается наиболее эффективным, поскольку с его помощью коммуникация осуществляется теми средствами, которые, по мнению работников этого учреждения, должны быть присущи больным. Он может быть очень упрощенным. Так, на этом языке «боюсь» означает «страх», а «больно» или «грустно» тоже означает «страх». Или это значит, что «голоса очень громко кричат». Такое изменение языка не совсем безопасно. Опасность заключается не в том, что люди добиваются своего посредством своих симптомов, а в том, что язык утрачивает свою эффективность. Нас вовлекли в игру, где «не хочу» произносится как «волки» или «космос», а вместо «хочу» люди говорят: «Так нужно, потому что этого требует болезнь».

Душ в отделении полагалось принимать по расписанию. Были установлены определенные дни и часы, когда можно принимать ванну и пользоваться душевой кабинкой, в остальное время полагалось умываться в палате. Однако тогда, как и сейчас, мне иногда хотелось принять душ в неположенное время. Если я говорила: «Мне бы хотелось помыться, можно пойти в ванную?», мне всегда отказывали, ссылаясь на правила и установленное расписание. Но если я начинала плакать, царапать себя и жаловалась на голоса, которые звучат у меня в ушах, говорила, что я чувствую себя грязной, гадкой и противной, у меня было больше шансов, что замок отопрут.

Важно помнить о том, что зачастую симптомы связаны с тем, что человек лишился других возможностей выражать свои потребности и потому пользуется единственным доступным способом. С другой стороны, симптом часто говорит очень печальным языком, он ведет речь о том, что всем нам, в громадном большинстве, хочется, чтобы нас замечали, понимали и любили, причем это желание сопряжено со стыдом. Мы мечтаем, чтобы в той или иной форме нас хвалили, чтобы нам уделяли внимание, и время от времени нам обязательно хочется находиться в дружеских отношениях с другими людьми.

Человек - общественное животное, и нам нужна своя социальная группа. Так откуда же взялась эта пренебрежительность? «Хочет добиться внимания к себе», «болезненная потребность в обществе». Что мы под этим подразумеваем? В стремлении человека к контактам с другими людьми нет ничего болезненного.

<...> причиной может быть не только потребность в человеческом внимании, но и какие-то другие потребности, которые свойственны человеку. Например, потребность выразить обиду. Или взбунтоваться против своих тяжелых жизненных обстоятельств. Или для того, чтобы отдохнуть. Это может быть какое-то запретное чувство. Например, злость. Или ревность. Или чувство зависимости. Или еще что-нибудь. Ты желаешь чего-то, не смея себе в этом признаться, и, будь то сознательно или бессознательно, делаешь то, благодаря чему ты раньше получала желаемое. У больного человека диагноз может выступать в качестве подходящего предлога для обоснования совершенно нормальных потребностей, в которых он не смеет перед собой признаться.

Я использовала свои симптомы как для внутреннего употребления, в качестве средства для развлечения и для того, чтобы придать своей жизни какое-то содержание, так и в качестве темы для бесед при общении с персоналом.

**
...Обратная сторона ответственности - это контроль. <...> Еще в 1979 году Яноф-Бюльман провел исследование, показывающее, какое важное значение имеет сохранение чувства контроля. Он обследовал женщин, подвергшихся сексуальному насилию, и обнаружил, что в первое время после того, как оно случилось, многие из женщин отказывались считать себя невинными жертвами, <...> они считали, что были чересчур вызывающе одеты, что сделали глупость, выйдя на улицу без сопровождения, и т.п., <...> для женщины, пережившей насилие, легче было принять на себя часть ответственности, восполнив тем самым реальную потребность в контроле над ситуацией и в предсказуемости происходящего. Если страшное событие произошло из-за совершенной ими ошибки, сознательного поступка, который можно было сделать иначе или избежать в другой раз, они все же сохраняли ощущение контроля над своей жизнью. Если же это не так, если они действительно не могли ничего сделать или сказать для того, чтобы избежать случившегося, тогда - да, тогда они действительно превращаются в беспомощных жертв игры случайностей и мир превращается в страшно мрачное и непредсказуемое место.

(Я близко к сердцу принимаю вопросы насилия, особенно сексуализированного, так что просто скажу, что дальше Лаувенг подчеркивает опасность виктимблейминга, но советует правильно выбирать момент, чтобы не разрушить жертву еще сильнее.)

**

С годами я научилась ценить умение правильно выбрать нужный момент. Не вовремя примененный правильный метод может дать совершенно не тот результат, к которому мы стремимся, и порой бывает нужно дождаться, когда назреет нужный момент. <...> Даже самое лучшее яблоко на свете может оказаться недозрелой кислятиной.

**

Любому человеку не все равно, с какими ожиданиями к нему подходят окружающие. Те или иные ожидания оказывают самое непосредственное влияние на наши достижения и результаты, которых мы добиваемся. Дело в том, что человеческий язык — это мощное орудие по созданию понятий, и в силу этого оно может с одинаковым успехом описать одно и то же действие как обоснованный метод лечения или как наказание. Я не имею в виду, что достаточно сказать человеку «думай позитивно», и все сразу станет хорошо. Так просто ничего не получится, уж я это знаю лучше некуда. Но я также знаю, что если тебе навязали роль, предполагающую очень мало возможностей, то будет очень трудно вырваться из этой роли, в этом случае иногда очень трудно получить ту помощь, которая необходима, чтобы ты мог предельно развить свои возможности. Роль постепенно становится наработанной привычкой, с которой очень трудно порвать, а вдобавок к ней начинают действовать ожидания, которые питает твое окружение, их сила может быть так велика, что ей трудно противостоять. Эти ожидания могут выражаться как более или менее опосредованно — иногда через действия, иногда через похвалу твоей пижаме или за то, что ты прибрала в комнате, так и впрямую, в словесной форме.

**

У Андерсена [в "Гадком утенке"] описание зимы занимает несколько страниц, где рассказывается, в какие переделки попадал утенок, как его обманывали, и сколько опасностей ему пришлось пережить. Есть там прелестный эпизод, в котором рассказывается, как утенок примерз ко льду, но был спасен добрым крестьянином, который отнес его к себе в дом и отогрел у печки. Когда детишки крестьянина захотели поиграть с утенком, он испугался, решив, что они хотят его обидеть. Он рванулся прочь, замахав крыльями, на пути опрокинул молочный кувшин и в смятении бросился за порог, оставив за собой настоящий хаос. Не так-то легко разглядеть доброту, если ты привык сталкиваться в мире со злом. И не так-то легко поверить в себя, если долгое время никто в тебя не верил.

**

Большие чувства могут быть слишком сильными, грубыми, пугающими и даже злыми, но в основе своей они не бывают вредными. Выйдя из-под контроля, они, правда, могут приводить к опасным поступкам, но сами по себе не представляют угрозы.

**

Какой толк в том, чтобы смотреть вдаль на край света? Уж коли высматривать что-то, то лучше выбрать какую-то цель в пределах досягаемости, от которой был бы какой-то прок, цель, которой ты реально можешь достичь. А возможно, и нет. От высматривания чего-то далекого, на краю света, тоже может быть толк, потому что постепенно ты становишься зорче, ты привыкаешь всматриваться внимательнее и прозревать то, что находится далеко. <...> Когда я была в закрытом отделении и мне не давали никаких острых предметов, я много рисовала <...> Трудотерапевт помог мне сделать для рисунка паспарту из черного картона, и мы повесили картинку на стену. «Когда-нибудь потом ты закажешь для нее золотую рамочку и повесишь над диваном в своей гостиной», — сказала мама. А ведь она знала, что у меня нет ни дивана, ни комнаты, ни своего дома, нет заработка, и что меня нельзя оставлять в комнате, где есть бьющиеся предметы. <...> Сейчас у меня есть и диван, и комната, а в комнате висит моя картинка, там, где сказала мама — над диваном в моей гостиной. И в золотой рамочке. Когда она так сказала, ничего этого не было, а она уже видела. Если ты умеешь заглянуть за край земли, это не так уж и трудно. Она всматривалась так зорко, что разглядела то, чего еще не было. И благодаря тому, что она сумела это разглядеть, появилось больше шансов на то, что все так и сбудется. И все сбылось.

**

[Санитар] взял лист бумаги и нарисовал посредине большой черный прямоугольник. Затем он протянул мне этот лист, дал красок и попросил меня закончить рисунок. <...> я стала разрисовывать лист красками. Алыми кругами, серыми, цвета овечьей шерсти, прямоугольниками, одиноко-голубыми треугольниками, кружочками зеленого весеннего цвета и золотистыми, как львиная шкура, полумесяцами. И много чем еще. Когда я закончила, весь лист был заполнен красочными формами, и черный прямоугольник превратился в часть единого узора. Я вернула лист санитару, он взглянул на него и улыбнулся мне. «Я испортил тебе весь лист, Арнхильд, — сказал он. — Я нарисовал в самой середине большой черный прямоугольник, так что он все испортил, причем нарисовал тушью, чтобы ты не могла его стереть. Он по-прежнему тут, но ты нарисовала вокруг него узор, и он стал частью узора. Он перестал быть таким безобразным и ничего не разрушает. Он стал естественной частью красочного целого. И тебе ничто не мешает сделать то же самое со своей жизнью».